Эмирдаг представляет собой милый суетливый рыночный городишко с широкой главной площадью. Помимо этого он изобилует такси. За несколько минут мы отыскали шофера, знавшего , где находится Аморион, и погнавшего машину на восток через плато, оглашая окрестности звуками чудовищно орущего радио. На юге голубели очертания горы Эмирдеде, а впереди нас низкое каре холмов было разорвано узким проходом, за которым виднелись строения деревни Хисаркой (Hisarkoy), сгрудившиеся на фоне холма и защищенные несколькими тополями и ивами. Даже в начале июня селение смотрелось заброшенным, а зимой жизнь здесь очевидно становилась совершенно беспросветной. Невозможно было представить, что некогда здесь располагался большой город, обороняемый императорами и осаждаемый калифами, но этот длинный, низкий, плоский холм за деревней и был Аморионом.
Никакой дороги к развалинам не вело, и мы попросту перелезли через стенку и побрели по высокой траве к вершине холма, где нас грубовато поприветствовала троица седых пастухов. Две юных телочки резвились кругом, как школьницы, овцы паслись среди маков и чертополоха, растущего на основании стен Амориона. Эти основания можно было проследить по всей линии вдоль вершины холма, и они свидетельствовали, что стены были сложены из рваного камня и облицованы хорошо подогнанными тесаными плитами. На середине северо-восточного склона холма виднелся огрызок некогда стоявшей там башни.
В долине внизу одинокая женщина, в сопровождении черной собаки, трудилась в поле, и их присутствие лишь подчеркивало необозримость расстилающихся за ней пространств и разницу в высоте расположения. Ручьи, берущие здесь свое начало, печально блуждают в направлении севера и востока, в конце-концов попадая в реку Сангарий, которая , змеясь гигантскими петлями, устремляет свои воды в Черное море. В цепи остатков стен только один камень, стоящий изолированно, как монолит, оставался вертикальным. Это было надгробие, отброшенное и лишенное соскобленной надписи, но сохранившее знак креста в центральном углублении. Какое-то время я думал, что это единственное, что мы можем увидеть здесь, но на южной стороне холма я натолкнулся на глубокий раскоп, которого никак не должно было быть в этом месте согласно Норвичу и Манго.
- 56-
Археологи обнажили одни из городских ворот с участком мощеной улицы, ограниченной по бокам несколькими помещениями правильной формы, где возможно находилась стража. Некоторые из этих сооружений были выполнены из тщательно подогнанных рядов тесаных камней, другие производили впечатление сложенных в спешке из первых попавшихся под руку материалов, включая шесть надгробных камней, один из которых сохранял углубленные панели, обрамленные искусно высеченными гирляндами цветов.
Лишь оглядев окрестности от раскопанных ворот, я осознал, какую площадь в действительности занимал Аморион. Он не ограничивался вершиной холма, как представлялось поначалу: на равнине под нами была отчетливо видна линия защитной стены, включавшая в свои границы широкое пространство земли. Это был нижний город, площадь которого в несколько раз превышала площадь акрополя, откуда мы вели наблюдение. Резные фрагменты мрамора исключительной красоты, пронизанного пурпурными прожилками, лежали в траве вдоль траншей, выкопанных археологами. Профессор Манго явно был дезинформирован – по стандартам раннего средневековья это был очень большой город. Когда Аль-Мутасим взял его, в Аморионе находилось около 70000 человек и даже, если взять в расчет подкрепления, посланные Феофилом для защиты города и жителей окрестных деревень, нашедших убежище в его стенах, все равно около 35000 следует считать его постоянным населением. Очень немногие из этих людей пережили события августа 838 года.
Феофил, узнав о вторжении халифа и направлении движения его армии, предпринял отчаянную попытку отразить наступление арабов в Дазимоне (Dazimon), располагавшемся неподалеку от современного Токката (Tokat) в северо-восточной Анатолии, но его армию охватила паника под градом стрел, которые обрушили на нее тюркские кавалерийские части, бывшие вспомогательными отрядами в арабских силах. Самому императору чудом удалось спастись от смерти. Его войска разбежались в разные стороны, сея слухи о гибели Феофила. В результате он вынужден был немедленно вернуться в столицу, чтобы показаться народу и усмирить зреющее беспокойство. Аморион оказался предоставленным самому себе, и Аль-Мутасим пришел туда в первых числах августа. Он немедленно пустил в действие осадные машины, но укрепления Амориона были очень внушительны, и за две недели калиф не добился успеха, вплоть до того момента, когда предатель указал ему слабое место в оборонительных стенах, где они были подмыты ручьем. Вскоре была проделана брешь и 15 августа арабская армия ворвалась в город. Часть гарнизона приготовилась дать последний бой в монастыре, но он был подожжен, и солдаты, как и монахи, сгорели заживо. В целом погибло 30000 человек, и более 1000 женщин было изнасиловано. Награбленное добро было методично поделено между победителями, а город сравняли с землей. Оставшиеся жители были угнаны арабами во время их внезапного отступления через анатолийскую пустыню, так - как до калифа стали доходить слухи о сопротивлении, и время для отхода не могло быть упущено. Части пленников удалось ускользнуть, оставшиеся были оставлены умирать от жажды в испепеляющем жару анатолийского августа. Еще 6000 были обезглавлены без всякой причины. Легенда повествует, что вместе с калифом до Самары добралось только сорок пленников, но и они были казнены через семь лет за отказ сменить религию.
Слухи об уничтожении Амориона были встречены в Константинополе с тревогой и унынием, но, по правде говоря, в целом они произвели незначительное впечатление на империю. Можно сказать даже, что в них было и положительное зерно, так - как они вынудили Феофила начать долгожданные военные реформы. Не принесли они пользы и калифату, вскоре вступившему во времена необратимого упадка. В итоге, взятие Амориона было просто бессмысленным актом вандализма и зверства. Тем не менее, на Феофила оно подействовало разрушительно. Он слег в постель с жестокой лихорадкой; его сердце и желудок ослабли. Он воспринял уничтожение места своего рождения, как рассчитанный личный удар, что как раз и замышлял Аль-Мутасим. Он также осознал, что отныне стало невозможным утверждать столь близкие ему прежде идеи о том, что иконоборчество ведет к военным победам. Он вынужден был признать, что учение, которому он отдавался столь страстно, было обречено смерти. Его собственная жена, императрица Феодора, почитала иконы в тишине своих личных покоев, и он нимало не препятствовал этому. В конце-концов очевидно и Феофил сам смирился с неизбежным. На смертном одре в 842 году император уже не говорил ни за, ни против священных образов, но думал лишь о безопасном будущем своей семьи.
-57-
20 января того же года он умер от дизентерии искренне оплаканный своими подданными. Ему не было и тридцати лет. Аль- Мутасим скончался несколькими неделями позже. И это был конец эпохи – Феодора вскоре восстановила иконопочитание и никогда более армии калифата не представляли серьезной угрозы существованию империи.
Отрадно сознавать, что нынче археологи платят Амориону вниманием, которого он заслуживает, но само место до сих пор выглядит пустынным и заброшенным. Не следует, однако, полагать, что сама история города умерла в 838 году. У Аль-Мутасима не хватило сил полностью уничтожить его огромные стены, и со временем он вновь был заселен и частично отстроен заново. Аморион никогда более не достиг своего прежнего величия, но все же достаточно процветал, чтобы вновь подвергнуться разгрому со стороны турок двумя столетиями спустя.. Но даже и после этого он сохранял епископскую кафедру, чтобы окончательно исчезнуть с исторической сцены в начале четырнадцатого века. И в наши дни одинокий путешественник, стоя в пустынной равнине, представляет себе улицы и дома, казармы, бани и церкви, покоящиеся в земле под зарослями высоченного чертополоха. А на востоке клубы пыли, поднятые близящимися враждебными ордами бессмысленно кружатся в воздухе.
